Сказки для мальчиков (119)

Загоревал-затужил царь Берендей, когда вор неведомый стал золотые яблоки с его любимой яблони хитить. Назвались тут царевичи караул ночной нести, поклялись вора поймать. Первую ночь старший проспал, но утром в том не сознался.

Достался младшему сыну при дележе отцова наследства кот, а какой в нём прок? Но кот оказался и говорящим, и очень даже смышлёным. Получив от хозяина пару сапог и мешок, кот сразу же принялся за устройство судьбы своего хозяина.

Осколки чудо-зеркала злобного тролля разлетелись по свету, когда ученики тролля уронили его с высоты небес. Среди раненых одним из них оказался Кай – у доброго и милого прежде мальчика почти совсем замёрзло сердце. А затем его похитили.

Не смогли сыны старший и средний вора укараулить, что отцову пшеницу топтал. А вот младший (Ванька-дурак) смог! Рассказал он после ночной стражи своей о чудном коне, жито травившем да им заарканенном, но лишь посмеялись над ним братья.

Славный силою своею богатырь Илья поспешал к обедне быть во стольный Киев-град, да заминка ему вышла под Черниговом – собралося там злой силы столь немыслимо, что ни конному, ни пешему дороги нет. Сокрушил Илья ту силушку великую.

Родилось в семье короля долгожданное дитя, созвали на пышный пир гостей. А ещё – всех фей, каких смогли разыскать, чтобы те наделили принцессу разными талантами. Но помимо семи оповещённых фей явилась ещё одна, оказавшаяся незваной.

Не всегда Садко богат-знатен был – поначалу пробавлялся игрой гусельной, по пирам честным бренча струнами. Да случилось так, что уже кой день нет рукам его труда и награды нет. И тоску чтобы избыть неуютную он идёт тогда к Ильмень-озеру.

Случится же такое! Мимо окна самого обыкновенного малыша (грустящего, что ему нельзя иметь собаку) пролетает самое необыкновенное в мире существо – похожий на большую резиновую игрушку, но вполне живой и очень даже важный Карлсон!

Недолго был купец богат – ремесло-то рискованное, вот он и разорился. А детей у него – аж шестеро. Две-то девушки набалованы, работать не умеют, зато младшая (Красавица) – на все руки мастерица, да ещё и трём братьям – подмога.

Сколь жил Святогор, а того не ждал, чтобы сил его богатырских бы не достало поднять суму скоморошию. Но случилось всё ж прежде немыслимое – со сумой борясь, богатырь ушёл по колена вглубь земли-матушки. Каб не верный конь, так и сгинул бы. 

Как его матушка, на сносях будучи, получила причастье к тайной мудрости, то и сын её, Волх Всеславьевич, уродился мудр, удал да на расправу скор (да не по летам всё – по святу божью выбору). Царь Индейский стал решать, как быть с княжичем.

Славен был Добрыня к людям незлобивостью, нравом ровным, добрым да приветливым. Но особо почитал он свою матушку – досточтимую Мамелфу Тимофеевну. В лето знойное сын просится у матери: отпусти меня, родная, на Пучай-реку! 

Не стоит детям никогда родительским внимать советам! Коль слушать их, то и милиции как собственных ушей не увидать, где всё так жутко интересно, и руки не погреть костром, в своей квартире разведённым, не стать в болоте капитаном Немо.

Святогор-богатырь уж так тужится, а никак не догнать ему путника – хоть неспешно ступает нога пешая, не нагнать её никак ходу конскому. Аж упрел Святогор догоняючи, а не догнав никак, просит путника: ты постой-обожди меня, странничек!

Молодой Вольга – Святослава сын приобвык уже к науке княжией. Раз с дружиною он едет, чтобы дань собрать с городов, Владимир-князем подаренных. В чистом поле вдруг видят воины диво дивное, невозможное – чудо-пахарь землю пашет играючи.

Дивен обликом и мерзок Скимен-чудище – нету образа ему, нет подобия ни в лесном краю, ни в море, да и в небе нет! А уж голосом-то Скимен тот совсем нелеп – до того нелеп, что стынет кровь у слышащих! И явилось вдруг то чудо ко Днепру-реке. 

На честном пиру у Владимира не всё ели-пили гости знатные – здесь решались и дела государственные. Выходило счас, что Орда должна стольну Киеву-то дани за двенадцать лет! Посылает князь Добрыню Никитича, чтобы дань собрал полной мерою.

Не случилось в этот раз да двум богатырям – молодому Алёше Поповичу да другому – Якиму Иванычу во чистом поле зверя-птицы бить. На распутье трёх дорог они наехали, где стоял массивный камень, указующий, куда каждая дорога устремляется.

Не послушал мать Добрыня, ссамовольничал – погулял, младой, он крепко в чистом полюшке, ратных подвигов свершая немерено. Напоследок вновь нарушил слово матери, искупатися решивши во Пучай-реке, хоть считалася река та опасною.

Возмужавшего сына Василия (по отцу-то родному Буслаича) отдала мать-вдова во учение. Он, ученье то скоро осиливши, начал дело искать себе по сердцу, да сманила его дорожка склизкая – начал пить богатырь, а пьяный – драться стал.

Уж как скор-то ни был на ногу Добрыни конь, а всё ж некто преж него здесь проехался! Дивно стало и досадно то богатырю, что вперёд него тот ехать осмелился. И вот, дерзкого нагнавши, вопрошает он: ты какого же, наглец, роду-племени?

Лишённая от природы языка, роза приносила свою благодарность приютившему её миру дивным ароматом, а оставленные росой капельки на её цветках можно было бы принять за слёзы восторга перед ним. Но приход в мир её красоты нравился не всем.

Никогда и никуда не спешил третьеклассник Петя, а когда его торопили, беспечно отвечал: успею! Но однажды случилось так, что Петя понял: теперь ему уже ни за что не успеть! Явился он в тот день в школу и хотел сдать пальто в гардероб.

 Будто вовсе не корабль, а целый остров он – с монастырской службою, с церквами златоверхими да с немецкою торговлею премудрою! Кораблю тому хозяин Илья Муромец, а почётным гостем здесь – Добрыня свет Никитович.

Уж пятнадцать лет стоят богатыри на заставе ближней под Киевом. Богатырский цвет весь представлен здесь во главе с Ильёй – Ильёю Муромцем. Сторожат богатыри землю русскую от лихого супостата злого умысла.

Разобиделась Марина, осердилася на Добрыни окаянство-то случайное да решила ему сторицей за то воздать – с места, где сей богатырь своей ногой стоял, набрала девица дров да в печь и вдвинула

Шибко как-то распалился Илья Муромец – стал с Владимир-князем спорить да покрикивать. Тут Владимир, лютым гневом враз охваченный, повелел спустить буяна в стылый погреб свой, на ледник спустить упрямца – охолонет пусть!

Диво дивное творится в чистом поле, слышь – не догнать никак дружине с князем свет Вольгой чудо-пахаря никак, деревенщину! За три дня-то кони все из сил повыбились, пока пахаря дружина всё ж настигнула.

Стольный киевский Сергей-князь пир честной даёт. Веселятся на пиру, угощаются и дружина, и бояре, и иные все, кто опорой тому князю нонь являются. Посреди честного пира богатырь сидит, да не ест-не пьёт, а только всё кручинится.

Предупреждение было самое что ни на есть распоследнее и сделано очень строгим голосом: ещё одно опоздание – и всё! Паровозик виновато закивал и поспешил уверить: больше – никогда! Дорогой он изо всех сил старался не глядеть по сторонам.